Актуальна ли данная тема?
Остается последнее – рассмотреть, насколько актуальным является в наше время подробное обсуждение этой темы. Можно ли считать спор о кибернетике и путях ее развития чисто историческим?
На самом деле у этого вопроса две существенно различные части. Во-первых, это важность достоверного знания реальных обстоятельств и событий, происходивших в нашей стране в 40-50-ые гг. Талант и героический труд выдающихся ученых, управленцев и организаторов науки заслуживает того, чтобы русские (в расширенном смысле этого слова) люди нынешней и будущей России знали, что происходили в эти тяжелейшие годы на самом деле, а грязные и невежественные излияния нравственно и интеллектуально неполноценных пропагандистов воспринимались совершенно адекватно – как тупая и большей частью сознательная ложь, а не некое «слово истины» или «ликвидация белых пятен истории». Как написал доктор технических наук, профессор кафедры Информационных систем Санкт-Петербургского Государственного института Точной Механики и оптики А.А.Шалыто (подписавший свою статью с названием «У нас была великая эпоха» также как «друг Леки Розенблюма»),
Недавно я был на совещании в Нижегородском государственном университете им. Н.И. Лобачевского и в одном из выступлений тридцатипятилетнего докладчика из Новосибирского Академгородка услышал словосочетание "комбинаторные схемы", которое резануло слух.
Моя реплика о том, что в советской литературе по теории автоматов такие схемы всегда назывались не "комбинаторными", а "комбинационными", не заставила себя долго ждать, как впрочем, и ответ докладчика: "Советскую литературу по этой тематике не читал, а применяю англоязычные руководства для пользователей".
Такой ответ меня, естественно, возмутил, так как у нас в стране в этой области была Великая эпоха, а даже уже не очень молодые люди не знают об этом, и, самое главное, похоже и знать не хотят, так как это их никуда не приближает.
Пока ситуация такова – а она именно такова – вопрос восстановления исторической правды остается актуальным.
Но есть и вторая сторона, непосредственно связанная с первой. Важно не только "восстановить справедливость". Не менее важной задачей является поиск опоры в вопросах эффективной борьбы с высоко поднявшейся в России (при активнейшей роли интеллигенции) волны мракобесия, обскурантизма и нахрапистого невежества. Можно сколько угодно объяснять это явление, считать его закономерным или случайным, но все это не отменяет важность борьбы за саму возможность существования рационального мышления. Боюсь, что те, кто считают такую постановку вопроса беспочвенным "алармизмом", просто недооценивают масштаб и, увы, фундаментальность базы энергично наступающего на позиции, завоеванные Просвещением за сотни лет упорной работы, "нового средневековья". Ситуация усугубляется тем, что сходные процессы идут не только в России. Не надо забывать и о таком относительно новом феномене, как засилье (и даже господство) в современной науке "узких специалистов".
Невозможно точнее выразить суть этой серьезнейшей проблемы лучше, чем это сделал Ортега-и-Гассет в "Восстании масс". Хотя эта цитата довольно заезжена, я все-таки приведу ее еще раз:
“У среднего человека появляется своё, и весьма определённое мнение, мнение по поводу того, что происходит и должно происходить в мире. Поэтому у него атрофированы органы слуха. Зачем слушать других, если он сам всё знает? Теперь не время слушать, настало наконец время судить, высказывать своё мнение, решать. И нет сейчас такого вопроса общественной жизни, в решение которого он, будучи слепым и глухим, не стремился бы внести своего вклада, непременно навязывая своё мнение.
Однако разве это не достижение? Разве не свидетельствует об огромном прогрессе тот факт, что массы имеют своё “мнение”, иначе говоря, то, что они стали культурными? Никоим образом. “Мнения” этого среднего человека на самом деле не мнения в истинном понимании этого слова; обладание ими не может считаться признаком культуры. Иметь мнение – значит приготовится объявить шах истине.
Кто хочет иметь собственное мнение – прежде всего должен любить истину и принять правила игры, диктуемые ею. Нет смысла говорить об идеях и мнениях там, где не признают высшего авторитета, который бы упорядочивал их, где не допускаются законы и правила, к которым можно апеллировать в спорных случаях. Эти законы и правила – принципы культуры... Не может быть культуры там, где нет законов и правил, к которым бы могли обратиться наши ближние... Нет её там, где нет уважения к определённым позициям, обладающим интеллектуальным авторитетом, к которым можно было бы обратиться в споре как за последним бесспорным аргументом... Когда ничего этого нет, нет и культуры, а есть то, что в самом точном смысле слова можно назвать варварством”.
Можно спорить, насколько верна такая пессимистичная и даже полная отчаяния оценка. В жизни всегда можно встретить различные тенденции. Даже если "новое варварство" - еще не свершившийся факт, не следует под этим предлогом не обращать внимания на более чем тревожные признаки.
Одним из наиболее часто используемых мракобесами, воинствующими невеждами и просто мошенниками приемов - апелляция к науке или к событиям, связанным с историей науки. Сплошь и рядом идет ссылка на борьбу с кибернетикой, которую вели (или утверждается, что вели) официальные структуры, включая академические, и научные или философские школы.
Вот несколько совершенно типичных примеров.
Медленно, но уверенно астрология входит в нашу жизнь. Сейчас уже никого не удивляют астрологические прогнозы в средствах массовой информации, хотя с прискорбием можно отметить, что они зачастую отличаются очень низким профессиональным уровнем, а иногда - просто переписаны из сомнительных источников. Что ж, все "новое" прокладывает себе дорогу с трудом...
Одним из самых быстро развивающихся направлений предсказательной науки является бизнес-астрология, и здесь нет ничего удивительного, ведь современный мир основан на деловой деятельности, которая в XX веке стала определяющей даже по отношению к таким в прошлом "неделовым" сферам, как политика и идеология общества.
К примеру, 300 из 450 крупнейших фирм Уолл-Стрита пользуются услугами астрологов, являющихся их штатными сотрудниками. Ежегодно организуются представительные астрологические конференции в крупнейших мировых центрах, которые демонстрируют быстрое развитие астрологии в западных странах, по темпам уступающее, пожалуй, только Всемирной Сети Интернет.
Нужно сказать, что на Западе бизнес-астрология давно уже превратилась из теоретической науки в практическую деятельность, в реальную профессию, помогающую сделать жизнь общества или личности более предсказуемой, а следовательно, более стабильной. Кроме того, использование астрологии позволяет предвидеть экономические и финансовые кризисы, принимать своевременные меры для уменьшения потерь. Тем не менее, приходится признать, что мы еще недостаточно знаем о всех тонкостях влияния Космоса на нашу жизнь, что вызывает необходимость серьезных масштабных исследований. К сожалению, у астрологии пока на это не хватает сил - сказываются попытки уничтожить эту науку в течение долгих столетий.
В настоящее время количество скептиков по отношению к астрологии в нашей стране быстро уменьшается. Попробуйте каждый раз, когда вы взглянете на монитор своего персонального компьютера, вспомнить о том, что в свое время были запрещены как "буржуазные лженауки" кибернетика, генетика и астрология. Именно поэтому почти на всех компьютерах красуется надпись "Made in USA", а часть вашей прибыли регулярно отправляется за океан за новыми комплектующими. И если вы при взгляде на компьютер способны себе сказать: "Нет! На самом деле компьютер - это плод моего воображения, ведь кибернетика - это выдумки "внешних врагов", то значит вы - законченный скептик, и астрология вам действительно не нужна.
Второй пример - реакция "передовой общественности" (Альманах "Свободный поиск", N2, 2000 г., статья А. Шпильмана "Рев динозавров") по поводу следующего обращения Президиума РАН, принятого в марте 1999 г.:
Научным работникам России, профессорам и преподавателям вузов, учителям школ и техникумов, всем членам российского интеллектуального сообщества.
В настоящее время в нашей стране широко и беспрепятственно распространяются и пропагандируются псевдонаука и паранормальные верования: астрология, шаманство, оккультизм и т. д. Продолжаются попытки осуществлять за счет государственных средств различные бессмысленные проекты вроде создания торсионных генераторов. Население России оболванивается теле- и радиопрограммами, статьями и книгами откровенно антинаучного содержания. В отечественных государственных и частных СМИ не прекращается шабаш колдунов, магов, прорицателей и пророков. Псевдонаука стремится проникнуть во все слои общества, все его институты, включая Российскую академию наук.
Эти иррациональные и в основе своей аморальные тенденции, бесспорно, представляют собой серьезную угрозу для нормального духовного развития нации.
Российская академия наук не может и не должна равнодушно взирать на беспрецедентное наступление мракобесия и обязана дать ему должный отпор. С этой целью Президиум РАН создал Комиссию по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований.
Комиссия РАН по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований уже начала действовать. Однако совершенно очевидно, что существенного успеха можно достичь только в том случае, если борьбе с псевдонаукой будут уделять внимание широкие круги научных работников и педагогов России.
Президиум РАН призывает вас активно реагировать на появление псевдонаучных и невежественных публикаций как в средствах массовой информации, так и в специальных изданиях, противодействовать осуществлению шарлатанских проектов, разоблачать деятельность всевозможных паранормальных и антинаучных "академий", всемирно пропагандировать достоинства научного знания, рациональное отношение к действительности.
Мы призываем руководителей радио- и телевизионных компаний, газет и журналов, авторов и редакторов программ и публикаций не создавать и не распространять псевдонаучные и невежественные программы и публикации и помнить об ответственности СМИ за духовное и нравственное воспитание нации.
От позиции и действий каждого научного работника сегодня зависит духовное здоровье нынешнего и будущего поколений!
Журнал "Свободный Поиск" откликнулся так:
Прочитал я "Обращение Президиума РАН № 58-А.", и почувствовал холодок из прошлого. Вроде все написано обтекаемо-корректно. Но что-то не так!
Посмотрим более внимательно - "Мы призываем руководителей радио- и телевизионных компаний, газет и журналов, авторов и редакторов программ и публикаций не создавать и не распространять псевдонаучные и невежественные программы и публикации и помнить об ответственности СМИ…".
Ага, понятно. Российская Академия Наук (РАН) будет определять - что мне смотреть и читать можно, а что нельзя!
Вспомним, жители бывшего СССР, какие мы были 10-20 лет назад, и какие мы сейчас. Многое изменилось. Изменилась и Россия. Только РАН, похоже, остался прежним.
Заметьте, РАН не волнует пропаганда насилия и навязывание идеологии "борьбы с врагами" через средства массовой информации (СМИ). Но что их волнует?
Волнует конкуренция? Волнует потеря интереса к традиционной науке, потеря интереса к РАН? Фактически РАН живет в идеологии "борьбы с врагами". Идеологии прошлого - держать, не пущать, дискредитировать, сажать (в психушку), сослать, расстрелять… (всех еретиков).
И главное, все это ради нас!
Нужна ли нам такая РАН?
Для "борьбы с врагами" (то бишь еретиками) создан специальный комитет инквизиции (Президиум РАН создал Комиссию по борьбе с лженаукой…). И новые "крестоносцы" (…широкие круги научных работников и педагогов России…) вступили на тропу войны. Им дозволяется судить, осуждать и публично "казнить" еретиков (никаких адвокатов!).
Положим, президиум РАН знает абсолютную истину, или, во всяком случае, знает - где она лежит. Но как быть с широкими кругами "…научных работников и педагогов России…"?… Им достаточно истово веровать в науку и на них снизойдет святой дух (в виде методических указаний), "просветит" их ум и они узрят истину?…
Конечно, очень большую роль будут играть ветераны, воспитанные в духе марксизма-ленинизма и закаленные в борьбе с лженаукой - генетикой и кибернетикой.
Я не ветеран и не имею отношения к плеяде гениев и трудяг, которые сделали явью в разрушенном войной СССР великую эпоху в науке. Я не имею к этому отношение - я могу только гордиться этими людьми, которых сейчас пытаются облаять (или просто стереть память о них) злые, корыстные и невежественные карлики с немытыми руками и полублатным жаргоном. Я не современный технократ-варвар, который в разговоре о разработанном им проекте искусственного интеллекта, "во всех отношениях превосходящих человеческий", с гордостью говорит, что у него - лишь "чистая математика, никакой философской воды". И надежда в борьбе со шпильманами всех мастей и видов - именно на традиции и школы, созданные ветеранами науки. О них надо знать и помнить. С этой целью и была написана эта статья
[1] «Где-то с конца 40-х годов и до конца 50-х это активно обсуждалось, более того, ставились полу-философские вопросы: а может, компьютеры будут умнее людей? И что тогда? И все на полном серьезе. Сейчас такие вопросы не ставят, все-таки 40 лет прошло» (В.Л. Арлазоров).
Интернет версия данной статьи находится по адресу: http://www.situation.ru/app/j_art_315.htm
Copyright (c) Альманах "Восток"
Кибернетика и философия
Прежде всего следует уточнить, какие именно аспекты я отнес в данной статье к "философским". В принципе, кибернетика настолько тесно связана с целым рядом научных направлений, что ей внутренне присущ определенный "философский" уровень.
Здесь не буду рассматриваться выходы на социальный (или социологический) уровень. Это тоже достаточно интересная тема, по крайней мере, сам Винер и в своих книгах, и в интервью уделял ей достаточно серьезное внимание. Возможно, для современного (особенно "продвинутого") российского читателя точка зрения будет достаточно неожиданной - настолько "народные массы" натасканы демократической интеллигентской пропагандой на примитивные реакции в стиле "Огонька" времен угара перестройки. Пусть прогрессивный читатель в кругу своих либеральных коллег процитирует следующий пассаж Винера (разумеется, без ссылки на источник):
Я сказал, что это новое развитие техники несет неограниченные возможности для добра и для зла. С одной стороны, оно делает метафорическое господство машин, о котором фантазировал Сэмьюэл Батлер, самой непосредственной и неметафорической проблемой. Оно дает человеческой расе новый, весьма эффективный набор механических рабов для несения ее трудов. Такой механический труд обладает многими экономическими качествами рабского труда, хотя, в отличие от последнего, он свободен от деморализующего влияния человеческой жестокости. С другой стороны, всякий труд, принимающий условия конкуренции с рабским трудом, принимает и условия рабского труда, а тем самым становится по существу рабским. В этой формуле главное понятие – конкуренция. Быть может, для человечества было бы хорошо, если бы машины избавили его от необходимости выполнять грязные и неприятные работы. А быть может, это было бы плохо – я не знаю. К этим новым возможностям нельзя подходить с точки зрения рынка, с точки зрения сэкономленных денег. Но как раз лозунг свободного рынка – “пятой свободы” – стал лозунгом того сектора американского общественного мнения, который представлен Национальной ассоциацией промышленников и журналом “Сатердей ивнинг пост”.
Я говорю об американском общественном мнении потому, что как американец, знаком с ним лучше всего; но торгаши не знают национальных границ.
Быть может, исторические корни настоящего положения вещей станут яснее, если вспомнить, что I промышленная революция – революция “темных сатанинских фабрик” – была обесценением человеческих рук вследствие конкуренции машин. Любая заработная плата, на которую мог бы прожить землекоп в Соединенных Штатах, будет слишком высока, чтобы позволить ему конкурировать с экскаватором. Современная промышленная революция должна обесценить человеческий мозг, по крайней мере в его наиболее простых и рутинных функциях. Разумеется, подобно тому, как квалифицированный плотник, квалифицированный механик или квалифицированный портной пережили так или иначе I промышленную революцию, квалифицированный ученый и квалифицированный администратор могут пережить и вторую. Но представим себе, что вторая революция завершена. Тогда средний человек со средними или еще меньшими способностями не сможет предложить для продажи ничего, за что стоило бы платить деньги.
Выход один – построить общество, основанное на человеческих ценностях, отличных от купли-продажи. Для строительства такого общества потребуется большая подготовка и большая борьба, которая при благоприятных обстоятельствах может вестись в идейной плоскости, а в противном случае – кто знает как?
Очень вероятно, что либеральные коллеги ему объяснят, что темные времена борьбы марксистов с буржуазной лженаукой прошли навсегда и не стоит, даже в шутку, повторять марксистские глупости.
Но, повторяю, мы будем говорить о том, что еще десять лет назад с гордостью называли проблемой "искусственного интеллекта".
Здесь точка зрения Винера (достаточно характерная для ведущих кибернетиков того времени - 50-ые - начало 60-ых гг.) достаточно осторожна. Вот набор цитат из Винера, дающих представление об этой позиции (мне опять придется приводить длинные цитаты, но только они способны действительно дать читателю, незнакомому с книгой Винера, адекватное представление о взглядах того времени):
Как уже упоминалось выше, одно из направлений работы, наметившихся на Мейсиевских совещаниях, касалось значения, которое могут иметь понятия и методы теории связи при изучении общественной системы.
Нет сомнения, что общественная система является организованным целым, подобно индивидууму; что она скрепляется в целое системой связи; что она обладает динамикой, в которой круговые процессы обратной связи играют важную роль. Это относится как к общим вопросам антропологии и социологии, так и к более специальным вопросам экономики. В частности, весьма важная работа фон Неймана и Моргенштерна, о которой мы уже говорили, относится к этому кругу идей. На этом основании д-р Грегори Бейтсон и д-р Маргарита Мид убеждали меня, ввиду крайне неотложного характера социально-экономических проблем в наш век беспорядка, посвятить значительную часть моих сил обсуждению этой стороны кибернетики.
Однако при всей солидарности с их уверенностью, что ситуация не терпит промедления, и при всей надежде, что они и другие компетентные работники займутся проблемами такого рода (эти проблемы обсуждаются в последней главе настоящей книги), я не могу разделить ни их мнения, что мне следует заниматься этими вопросами в первую очередь, ни их надежд, что в этом направлении можно добиться результатов, которые оказали бы ощутимое терапевтическое действие на теперешние болезни общества. Начать с того, что основные величины, действующие на общество, не только являются статистическими, но более того, определяются чрезвычайно короткими статистическими рядами. Что толку объединять данные об экономике сталелитейной промышленности до и после введения бессемеровского процесса или сравнивать статистику производства резины до и после расцвета автомобильной промышленности и культивации гевеи в Малайе? Точно так же нет глубокого смысла собирать статистику венерических заболеваний, в одной таблице, охватывающей период до и после введения сальварсана, если только специально не имеется в виду выяснить эффективность лекарства.
Для хорошей статистики общества нужно собирать данные в течение длительного отрезка времени при существенно постоянных условиях (выделено Винером - А.Ц.), как для хорошего разрешения света нужен объектив с большим отверстием диафрагмы. ... Долговременные статистические ряды, составленные при весьма изменчивых условиях, дают лишь кажущуюся, ложную точность.
...
Итак, гуманитарные науки – убогое поприще для новых математических методов. Настолько же убогой была бы статистическая механика газа для существа с размерами того же порядка, что и молекула.
Этот фрагмент интересен, в первую очередь, тем, что Винер подходит к кибернетике достаточно "механистически". Очень упрощенно говоря, проблема состоит в недостоверных и недостаточно подробных данных - и все. В чем же Винер видит область применения новой науки?
Я говорил только что об области, в которой мои надежды на кибернетику являются довольно умеренными ввиду существования ограничений на данные, которые мы хотим получить (выделено мной - А.Ц.). Однако имеются две области, где, по моему мнению, можно добиться практических результатов с помощью кибернетических идей, но где для этого еще потребуются дальнейшие исследования. Одна из них – протезирование утерянных или парализованных конечностей. Как мы видели при обсуждении гештальта, идеи техники связи уже применялись Мак-Каллохом к проблеме замены утраченных органов чувств, когда он строил прибор, который бы позволил слепому читать печатный текст на слух. Здесь важно, что прибор Мак-Каллоха берет на себя в совершенно явной форме не только функции глаза, но и некоторые функции зрительной области коры головного мозга. Очевидно, нечто подобное возможно и в случае искусственных конечностей. Потеря части конечности означает не только потерю чисто пассивной опоры, доставляемой потерянной частью как механическим продолжением уцелевшей части, и не только потерю способности сокращения соответствующих мышц. Она означает также потерю всех кожных и кинестетических ощущений, возникавших в потерянной части.
Первые две потери протезист в настоящее время пытается заменить. Замена третьей пока что была вне его возможностей. В случае простой деревянной ноги это не имеет значения: брусок, заменяющий утраченную конечность, не обладает собственными степенями свободы, и кинестетический механизм культи вполне достаточен для регистрации положения и скорости протеза. Иное дело – шарнирный протез с подвижным коленом и лодыжкой, который при ходьбе выбрасывается протезируемым вперед с помощью оставшейся мускулатуры. В этом случае у протезируемого нет достаточных сведений о положении и скорости частей протеза, и протезируемый ступает по неровному грунту неуверенно. Снабдить искусственные суставы и подошву искусственной ступни датчиками натяжения или давления, действующими электрически или как-либо иначе (например, через вибраторы) на нетронутые участки кожи, – это вряд ли непреодолимая трудность. Существующие протезы устраняют некоторые ограничения подвижности, вызванные ампутацией, но оставляют атаксию. Применение подходящих рецепторов позволило бы устранить в значительной степени и атаксию, так что протезируемый мог бы выработать, например, такие рефлексы, которыми все мы пользуемся при управлении автомобилем. Это позволило бы ему ходить гораздо увереннее. Все сказанное о ноге можно применить с еще большим основанием к руке.
Перейдем теперь к другому вопросу, заслуживающему, по моему мнению, внимания. Для меня давно сделалось ясно, что современная сверхбыстрая вычислительная машина в принципе является идеальной центральной нервной системой для устройств автоматического управления. Ее входные и выходные сигналы не обязательно должны иметь вид чисел или графиков, а могут быть также показаниями искусственных органов чувств, например фотоэлементов или термометров, и соответственно сигналами для двигателей и соленоидов. Тензометры и другие подобные средства позволяют наблюдать работу таких двигательных органов и, замыкая обратную связь, передавать эти наблюдения в центральную управляющую систему как искусственные кинестетические ощущения.
С помощью этих средств мы уже в состоянии построить искусственные машины почти со сколь угодно сложным поведением. Еще задолго до Нагасаки и до того, как общественности стало известно о существовании атомной бомбы, мне пришла мысль, что мы стоим перед лицом другой социальной силы, несущей неслыханные возможности для добра и для зла. Заводы-автоматы, сборочные конвейеры без рабочих появятся так скоро, как только мы решим затратить на них столько же усилий, сколько мы, например, затратили на развитие техники радиолокации во время II мировой войны.
Конечно, в свете сегодняшних знаний и сегодняшнего состояния дел видно, насколько оптимистичным и упрощенным был взгляд кибернетиков в то время (конец 40-ых годов). Сам Винер уже позднее - в 60-фх годах, главную разницу между человеком и машиной видел не в принципах организации, а в сложности. Вот чрезвычайная важная для понимания состояния дел в кибернетике 50-ых годов цитата из статьи Винера "Машина умнее своего создателя", которая была написана в 1953 г. как отклик на книгу английского ученого Эшби "Конструкция мозга" (1952 г.):
К вопросам, исследуемым д-ром Эшби, принадлежат, в частности, следующие: что такое обучение? должна ли способность к обучению вкладываться в машину посредством некоторой весьма специфической организации или явления обучения может обнаруживать машина с организацией, в значительной мере случайной? может ли машина быть умнее своего создателя?
Все эти вопросы можно ставить в двух различных планах. В плане чисто биологическом подобные рассуждения занимала биологов с тех пор, как биология вышла из стадии чисто теологических обоснований; они касаются самой сущности проблем эволюции, особенно дарвиновской эволюции через естественный отбор. В плане механическом эти проблемы возникают по поводу гораздо более ограниченных машин, которые создает человек, и условий, которым он должен подчиняться, сознательно присваивая себе функции демиурга
Вполне признавая большую эффективность и приспособляемость структуры и действия природных машин по сравнению с машинами рукотворными, необходимо в то же время отметить, что эти вторые внесли в арсенал науки новое оружие как для естественного эксперимента, так и для мысленного.
Роль их сходна с ролью плодовой мушки – дрозофилы. Последняя как будто была нарочно создана для того, чтобы превратить генетику из науки вековых наблюдений, какой она была бы неизбежно в случае ограничения наблюдениями над человеком и крупными домашними животными, в науку, совместимую с пространственными и временными ограничениями небольшой биологической лаборатории. Точно так же машины, созданные человеком, обещают свести наше изучение биологических процессов обучения и приспособления, индивидуального развития и эволюции к такому масштабу, при котором мы сможем разбирать эти зыбкие понятия с уверенностью и точностью, сравнимой с тем, что мы имеем в физической и технической лаборатории.
Д-р Эшби конструирует свой гомеостат как прибор, имеющий именно такую связь со внешней средой и обнаруживающий некоторую случайность во внутреннем строении. Такая машина в известной степени может обучаться, т.е. приспособляться формами своего поведения к устойчивому равновесию с окружением. Однако реальные гомеостаты, разработанные пока д-ром Эшби, хотя и способны поглощать информацию из окружения, содержат в своем внутреннем строении количество информации и решений, заведомо превосходящее то, которое проходит через их, так сказать, органы чувств. Короче говоря, эти машины могут обучаться, но они отнюдь не умнее своих создателей или примерно столь же умны. Тем не менее д-р Эшби полагает, что можно действительно создать машины, которые были бы умнее своих создателей; и в этом я с ним совершенно согласен.
Количество информации, которое может воспринимать через свои органы чувств прибор, нельзя априори ограничивать теми значениями, при которых требуется не больше решений, чем уже было заложено в структуру прибора. Обыкновенно способность системы поглощать информацию растет на первых порах довольно медленно по сравнению с количеством информации, заложенной в нее. И лишь после того, как заложенная информация перейдет за некоторую точку, способность машины поглощать дальнейшую информацию начнет догонять внутреннюю информацию ее структуры.
Но при некоторой степени сложности приобретенная информация может не только сравняться с той, которая была первоначально заложена в машину, но и далеко ее превзойти, но с этой стадии сложности машина приобретает некоторые из существенных характеристик живого существа.
Рассматриваемая ситуация допускает любопытное сравнение с атомной бомбой, с атомным реактором или с огнем в очаге. Если вы попытаетесь построить атомный реактор или атомную бомбу слишком малых размеров или зажечь большое дубовое полено одной спичкой, вы убедитесь, что всякая запущенная вами атомная или химическая реакция угаснет, как только будет удален ее возбудитель, и никогда не будет расти или оставаться на одном уровне. Лишь когда воспламенитель достигнет определенной величины, или в атомном реакторе соберется определенное количество молекул, или масса изотопа урана достигнет определенного взрывного размера, положение изменится, и мы увидим не только мимолетные и неполные процессы. Точно так же действительно существенные и активные явления жизни и обучения начинаются лишь после того, как организм достигнет некоторой критической ступени сложности; и хотя эта сложность, вероятно, достижима при помощи чисто механических, не слишком трудных средств, тем не менее потребуется предельное их напряжение.
Позднее Винер (и кибернетики в целом) стали более осторожны и менее оптимистичны, но говорить о принципиальном отказе от заявленных позиций не приходится. Вот небольшой фрагмент из интервью, данного Винером в 1960 г. советскому журналу "Природа":
Вопрос. Известно, что у живых организмов существуют функции, которые с успехом используются в технических устройствах, например принцип обратной связи в автоматике. Каково Ваше мнение, есть ли еще какие-нибудь принципы такого рода?
Ответ. Наши нынешние автоматические машины отличаются тем, что они могут правильно работать лишь в том случае, если они получают от человека необходимую им информацию и в самой точной форме. Это означает, что характер информации, вводимой в машину, в общем смысле должен быть точно и заранее известен человеку.
Живые организмы, наоборот, развивают необходимую им информацию благодаря постоянному взаимодействию с природой. Это означает, что возникновение информации в живых организмах есть исторически развивающийся процесс. Мне бы хотелось еще раз подчеркнуть, что речь здесь идет именно о [c.316] взаимодействии и обмене с окружающей средой. Можно сказать, что живые организмы сами себя организуют. Как уже было показано в моих работах, о которых я рассказывал на докладе в Политехническом музее в Москве, такие явления самоорганизации имеют место и в технических стройствах. Примером могут служить электрические генераторы, имеющие несколько различных частот; будучи укрепленными на одной оси, они автоматически принуждаются генерировать на вполне определенной резонансной частоте.
Как показал недавно состоявшийся в Москве I конгресс ИФАК, человек в настоящее время уже в состоянии конструировать такие самоорганизующиеся машины. Это представляет собой новую главу в истории техники.
Вопрос. Успехи кибернетики настолько значительны, что в последнее время появились суждения о том, что машина якобы может полностью заменить человека. Каково Ваше мнение по этой проблеме?
Ответ. Различие между человеком и машиной, прежде всего, заключается в том, что в организме человека число элементов по порядку величин во много раз больше, чем обладает машина. Из этого непосредственно вытекает, что организация элементов в организме настолько сложна, что при помощи наших современных логических средств мы не можем еще овладеть этой сложностью. Я бы даже не решился сейчас дать определение понятия “сложность”.
Помимо этого количественного различия, существует еще качественное отличие. Преимущество человека состоит в его гибкости, в его умении работать с неточными идеями. Это означает, что человек обладает фантазией, другими словами, он создает понятие. Преимущества машин – в скорости и точности.
В некоторых странах, в том числе в США, заметна тенденция к "обожествлению” машин, к попытке приписать им такие возможности, которыми они в действительности не обладают.
В этом заключается большая опасность.
Далее, наши машины нуждаются в программах. Эти программы могут, правда, быть составлены другими машинами, однако для этих машин программу должен опять-таки составить человек. Данную мысль можно продолжить – это означает, что подвижна сама граница между машиной и организмом, и ответ на вопрос, какой сложности могут быть построены машины, даст только опыт.
Но вернемся к дням сегодняшним.
Поскольку возникло понятие «умнее», нужно к нему приглядеться подробнее. Оставим в стороне шутки, рекламные выкрики и стиль популярных телепередач для массового зрителя. Наверное, имеет смысл применить термин «умный» к чему-то, что может с той или иной степенью совершенства решать интеллектуальные задачи. Владимир Львович Арлазаров, доктор технических наук и один из создателей первых советских шахматных программ (который говорит о себе как о человеке, который «всю жизнь имел дело с искусственным интеллектом»), определяет «интеллектуальность» задачи следующим образом[1]:
Как я уже говорил, широко обсуждалось, может ли машина мыслить. Однако совершенно ясно, что если речь идет о программистах, о людях, которые имеют дело не с философией, а с реальным компьютером, то вопрос не в том, может ли машина принципиально что-то делать, а в поиске примеров того, где машины решают интеллектуальные задачи, причем такие, которые доступны и человеку в его интеллектуальной деятельности. Грань здесь, конечно, не четкая. Но понятно, что если человек множит 20-значные числа, то он при этом не имеет дело с глубоко интеллектуальной задачей, поскольку для ее выполнения очень легко найти тривиальный алгоритм, который известен каждому школьнику. А вот те задачи, где совершенно ясно, что никакого априорного алгоритма у человека нет, а он тем не менее хорошо их решает, мы и будем называть интеллектуальными. Первым претендентом на роль таких задач являются игры, по той простой причине, что, по крайней мере, правила четко сформулированы. Задача чрезвычайно трудная, а правила игры сформулировать легко, и тем самым легко определить и функции машины.
Очевидно, что при такой постановке компьютеры (вместе с шахматными программами, разумеется), можно назвать очень умными. Мало кто сейчас сомневается, что можно создать компьютер и программу, который будет обыгрывать любого шахматиста – с этим недавно согласился даже Каспаров, который ранее был яростным сторонником мнения, что тупая машина, заведомо лишенная творческих возможностей, сможет превзойти человека в шахматах. Впрочем, также естественно и то, что никакой особой сенсации это не вызывает и вызвать не может – полное отсутствие «машинного интеллекта» в таком, безусловно, «умном» компьютере более чем очевидно. Весь интеллект (но не «ум», в принятом определении) шахматной программы обеспечивается человеком и только человеком.
Наиболее интересующий нас в данной статье философский вопрос касается возможности создания полноценного искусственного интеллекта, а именно, умения творчески расширять свои знания и применять их для решения слабоформализованных задач, алгоритм решения которых заведомо не был предусмотрен (не был заложен в машину) на стадии ее создания. Здесь много спорных моментов. Например, господствующей концепцией (или одной из таких концепций) при исследовании «искусственного интеллекта» является использование так называемых «нейронных сетей». Здесь не место вдаваться в детали их организации. Поставим вопрос немного по-другому. Вне всякого сомнения, мозг высших животных и мозг человека организованы сходным образом – с точки зрения средств моделирования поведения мозга, используемых в настоящий момент. Но можно ли сказать, что животное мыслит? Можно ли сказать, что мыслит пчела или муравей? Ученые любят ссылаться на сложность человеческого мозга – в самом что ни есть «механическом» смысле этого слова – число нейронов и связей между ними. Но «мозг» муравья неизмеримо проще мозга человека. Что является наиболее сложным и принципиальным этапом при создании «настоящего» искусственного интеллекта – создание «полноценного» искусственного муравья? Ящерицы? Крысы? Обезьяны-макаки? Человека?
Как мы видели, Винер (и, разумеется, не только он) в значительной степени, хотя очень осторожно и с важными оговорками склонялся к редукционизму – сведению сложной системы к совокупности существенно более простых элементов. Пока нет возможности практически ни подтвердить, ни опровергнуть эту гипотезу применительно к искусственному разуму (без чего не мыслимо говорить о тождественности процессов, протекающих в самых различных сложных динамических системах). Вопрос этот именно философский.
Для иллюстрации «марксистской» - точнее, диалектико-материалистической точки зрения, обратимся к статье «Машина и человек, кибернетика и философия» А.С.Арсеньева, Э.В.Ильенкова и В.В.Давыдова, написанной в 1966 г. Эта цитата будет самой длинной, но вопрос того стоит.
Если где-то и положены «пределы» развитию кибернетики, то не со стороны философии, а скорее со стороны тех неверных представлений относительно природы мышления, относительно связи мышления с материальными механизмами мозга и с внешним миром, которые когда-то проникли в кибернетику и мешают ей развиваться. В этом плане философия обязана высказать свои суждения. Не для того чтобы как-то ограничить кибернетику, навязать ей что-то, а, наоборот, чтобы убрать с ее дороги досадные препятствия, чтобы открыть ей самый широкий путь. Проблема природы мышления, его связи с мозгом и с предметным миром занимает философию давно. И у философов есть чем поделиться с кибернетикой в данном отношении. Мечтая о мыслящей машине, столь же, а может быть, и еще более совершенной, чем человек, многие кибернетики исходят из представлений, будто мыслит мозг. Поэтому им кажется, что достаточно построить модель мозга, чтобы получить и искусственное мышление. Увы, нет. Ибо мыслит не мозг, а человек с помощью мозга.
Дело в том, что для возникновения такой функции, как мышление, требуются еще кое-какие материальные предпосылки, кроме структурно приспособленного к тому мозга. В частности это органы, обеспечивающие чувственно-предметный контакт этого мозга с вне его находящимся миром, что-нибудь вроде глаз, ушей, осязающих рук и других «внешних рецепторов».
Или выражаясь языком кибернетики, мозгу, чтобы он мыслил, требуется еще и непрерывный поток «информации». Иначе он быстро затормаживается (засыпает). Может быть, делу может помочь система искусственных органов восприятия? Предположим, что к нашему гипотетическому искусственному мозгу присоединен сверхсовершенный «персептрон». Допустим даже, что мы снабдили этот мозг и всеми остальными органами, обеспечивающими его самостоятельную активную жизнедеятельность, – создали искусственную модель всего человеческого организма в целом. Безразлично даже, из какого материала эта модель, это искусственное существо будет сооружено, из железа или из белка. Будет ли она «мыслить»? Нет. В этом отношении наука располагает фактическими доказательствами. Наблюдались не раз организмы, обладающие и здоровым мозгом и всеми прочими органами, но не мыслившие. Не мыслившие потому, что тут отсутствовала одна важная материальная же предпосылка мышления, находящаяся вне организма, – развитая человеческая цивилизация. Маугли и Тарзан существовали не только в воображении кинематографистов и поэтов. Таких тарзанов, вскормленных и воспитанных животными, люди вылавливали не раз и не два. И эти тарзаны были весьма мало похожи на своих голливудских тезок. Строго говоря, это вообще были не люди. Даже на двух ногах они ходить не умели. Это были уродливые животные, не обладавшие не только мышлением, но даже и элементарными проблесками сознания. Материалистическая философия и психология давно установили то принципиальное обстоятельство, что способность мыслить не наследуется человеком вместе с мозгом, что эта способность не «закодирована» в нем генетически, биологически. Она «наследуется», передается от поколения к поколению совсем другим путем – через формы предметного мира, созданного трудом, через тело цивилизации. Чтобы отдельный мозг обрел способность мыслить, его обладатель должен быть с детства включен в систему общественно-человеческих отношений и развит в согласии с ее требованиями и нормами. Приучаясь активно действовать с вещами окружающего мира сообразно нормам культуры, человек только и становится человеком – обретает способность ходить на двух ногах, говорить и мыслить...
Способность использовать свой мозг для мышления, – так же, как и руки для труда, как язык для говорения, – это от начала до конца, на все сто процентов, общественный продукт, деятельная функция общественного человека. Эта функция определяется не самой по себе морфологической организацией тела индивида, а организацией той грандиозно сложной системы, которая на языке науки именуется «совокупность общественных отношений между людьми». И эта система включает в себя, кроме массы людей, связанных между собою взаимными отношениями, еще и всю ту совокупность орудий труда, машин и предметов потребления, в производстве коих эти отношения только и формируются.
«Мышление» есть деятельная функция этой системы. Производная от ее структуры, от ее «морфологии», от ее организации, от ее потребностей и возможностей. Сам мыслящий индивидуум – только орган этой системы. Поэтому степень и мера развития способности мыслить в отдельном индивидууме определяются вовсе не его индивидуально-морфологическими особенностями, а совсем иными обстоятельствами. И прежде всего объемом той сферы (области) культуры, которую этот индивидуум лично усвоил, превратил в личное достояние. Последнее же определяется опять-таки не биохимическими особенностями его тела, а только социальными условиями – формой разделения труда. Мышление всегда было и остается индивидуально осуществляемой функцией общего всем людям тела цивилизации. Поэтому, чтобы создать искусственный ум, хотя бы равный человеческому, придется создавать не только и не столько модель отдельного человеческого существа, сколько модель всего грандиозного тела культуры, внутри которого весь индивид с его пятнадцатью миллиардами мозговых клеток сам представляет собой только одну «клетку», которая сама по себе мыслить способна так же мало, как и отдельный нейрон... Поэтому-то, если вы хотите сотворить искусственный ум, равный человеческому, вы должны создавать не одно-единственное искусственное существо, а целое сообщество таких существ, обладающее своей собственной культурой, т.е.
целую машинную цивилизацию, столь же богатую и разветвленную, как и «естественная» – человеческая... Кроме всего прочего, эта искусственная цивилизация должна быть абсолютно самостоятельной по отношению к человеческой, должна развиваться без помощи человека. Иначе она так и останется лишь несамостоятельным, лишь производным отростком человеческой культуры и человеческого мышления, а искусственный ум – всего-навсего «кусочком» человеческого ума, зависимым от него и в целях, и в средствах, и в материале...
Правда, можно пойти и по другому пути – попытаться создать такую машину, которую можно было бы включить в качестве полноправного члена в нашу, в готовую, в естественно развившуюся человеческую цивилизацию и развить в «мыслящее» существо на основе человеческой духовной культуры. Но тогда это существо пришлось бы сделать абсолютно подобным нам, живым людям. Его пришлось бы снабдить всеми без исключения органами, с помощью которых живой человек приобщается к готовой культуре и ассимилирует ее. Включая те органы, которые позволяют испытывать половую любовь к человеку противоположного пола и вызывать ответное чувство. Иначе для этого искусственного существа останется закрытой дверь в такую область человеческой духовной культуры, как поэзия и искусство. В результате мыслить на уровне живых людей оно не сможет и останется только ущербным уродцем в семье людей, ибо искусство и поэзия – это не праздная забава, а форма развития воображения. Но без воображения ни о каком подлинно творческом мышлении речи быть не может. Кроме того, это искусственное существо не может и не должно быть создано «готовым», ни в смысле «программы» его действий, ни даже в смысле «структуры» его органов, включая прежде всего мозг. Ибо реальный человеческий мозг «структурно» как раз тем и отличается, что он максимально освобожден от цепей биологически унаследованных схем действия и именно поэтому способен к выполнению любой схемы действия, диктуемой ему постоянно меняющимися условиями, – тем, что сама «структура» его есть прижизненное образование, формируемое в согласии с «функциями».
Здесь «структура» есть производное от «функции», а не наоборот. Но функции, выполняемые мозгом, определяются всей совокупностью исторически развивающихся условий деятельности человека со всеми драматически-противоречивыми коллизиями внутри этих условий.
Человек остается человеком, а машина – машиной. И вопрос о взаимоотношениях человека и машины – это прежде всего социальный вопрос, а вовсе не кибернетический. И этот вопрос не исчезает, не снимается с повестки дня, когда некоторые горячие головы из числа поклонников кибернетики объявляют, что человек – это тоже машина, и, стало быть, превращают острейшую социальную проблему в семейное дело двух машин... А тогда это вопрос и в самом деле выглядит чисто технически. Стараясь дать научное обоснование «мыслящей машине», некоторые философы апеллируют к новейшим достижениям математики и математической логики. Но стоит присмотреться к таким аргументам внимательно, как сразу обнаруживается, что они предполагают – в качестве условия своей доказательности – именно то, что с их помощью хотят доказать. А именно – крайне упрощенные и приблизительные представления о человеческом мышлении. Вот пример. Л.Б. Баженов в статье «О некоторых философских аспектах проблемы моделирования мышления кибернетическими устройствами» всерьез полагает, что все аргументы против возможности создать искусственное мышление легко отметаются простой ссылкой на авторитет теоремы Маккаллока-Питтса: «Теорема Маккаллока-Питтса утверждает, что любая функция естественной нервной системы, которая может быть логически описана с помощью конечного числа слов, может быть реализована формальной нервной сетью. Это означает, что нет таких функций мышления, которые, будучи познаны и описаны, не могли бы быть реализованы с помощью конечной формальной нервной сети, а значит, и в принципе воспроизведены машиной» 2. Чтобы принять этот аргумент в качестве доказательного, требуется принять на веру следующие предпосылки: 1) что «мышление» – это «функция естественной нервной сети» без указаний, в чем именно заключается специальная характеристика этой частной функции «нервной сети», в отличие, скажем, от зубной боли; 2) что эта расплывчатая «функция» должна быть «логически описана с помощью конечного числа слов», т.е.
представлена в виде формально-непротиворечивой системы терминов и высказываний; 3) что такое «описание» и есть исчерпывающее познание «мышления», т.е. современная ступень развития логики как науки. Если все это принять на веру, то аргумент «от Маккаллока-Питтса» действительно доказывает то, что с его помощью хотят доказать. Если же о «мышлении» иметь более конкретные и содержательные представления, то теорема Маккаллока-Питтса доказывает возможность его замоделировать в машине ничуть не больше, чем теорема Пифагора. Теорема Маккаллока-Питтса действительно устанавливает, что в виде «формальной нервной сети» можно реализовать любую из тех «функций естественной нервной сети», которая принципиально поддается «логическому (тут – формально-непротиворечивому) описанию с помощью конечного числа слов». Не рискнем оспаривать самое эту теорему. Но ведь за всем этим остается еще маленький, но весьма коварный вопросец, – а представляет ли собою «мышление» такую функцию, т.е. поддается ли оно такому «описанию»? Только не надо забывать, что тут имеется в виду именно мышление, а не какая-либо частная «конечная» форма или случай его применения. Логика как наука давно убедилась, что создать формально-непротиворечивое «описание» всех логических форм не так легко, как пообещать. Более того, у логики имеются серьезные основания для утверждения, что эта затея так же неосуществима, как и вечный двигатель. И неосуществима по той причине, что формально-логическая непротиворечивость описания каждой частной формы работы интеллекта неизбежно компенсируется противоречивостью внутри полного «синтеза» всех этих частных логических форм, внутри логики в целом.
Это прекрасно понял уже И. Кант, в своей «Критике чистого разума» показавший, что мышление в целом всегда диалектично, противоречиво, чем и открыл новую главу в истории логики как науки. Той самой логики, которая с некоторых пор видит в противоречии основную логическую форму реального развивающегося мышления и доказывает, что это реальное мышление осуществляется именно как процесс выявления и разрешения противоречий внутри каждой «частной» сферы мышления, внутри каждой «конечной» сферы познания.
Что это так – доказывает не только логика, но и реальный опыт развития науки.
Для контраста приведем две другие, принципиально отличные, точки зрения. Первую из них условно назовем «технократической». «Компьютерные вести on-line, N19, 1998 г.
Подобно мушкам-дрозофилам, компьютерные программы скрещиваются, обмениваясь фрагментами своего кода; их потомство подвергается мутациям и жестокому отбору; и так повторяется много раз, чтобы новое стало непостижимо эффективнее старого. Это не кошмарный сон марксиста 40-х годов, надорвавшегося в борьбе с генетикой и кибернетикой, а произведение двух названных "лженаук" - ГЕНЕТИЧЕСКИЕ АЛГОРИТМЫ.
В траве сидит лягушка, смотрит своими выразительными глазками на реальный мир и реагирует на его объекты. Как? Да без философий и довольно-таки незамысловато. Не движется - игнорировать. Движется, но далеко - игнорировать. Движется, близко, большое - спасаться. Движется, близко, маленькое, полосатое - игнорировать. Движется, близко, маленькое, не полосатое - атаковать. Этими да еще сотней подобных врожденных алгоритмов поведения и определяется нехитрая жизнь лягушки. Кто ее научил жить так? Кто эти алгоритмы разработал? Креационист скажет, что бог не только создал всё сущее, но и озаботился запрограммировать всё сразу и на все случаи. Этой гипотезой в данной статье мы пользоваться не будем. Спросим лучше эволюциониста.
Можно ли назвать живой организм программой? Можно и нужно. Каждый организм, от вируса до кита, от вымершего трилобита до ныне процветающего человека, - это прежде всего от нескольких килобайт до нескольких сотен мегабайт генетической информации, записанной универсальным генетическим кодом в длинных молекулах ДНК (за исключением ретровирусов типа СПИД, где вместо ДНК используется РНК). Генетический код не двоичный, а четверичный. Генетический код избыточен, поскольку большинство аминокислот кодируется несколькими различными тройками оснований. Генетическая информация - это полная программа сборки живого организма и обеспечения всех аспектов его функционирования.
Задумайтесь над этим. А что записано в ДНК человека? Повторюсь: полная программа сборки и функционирования человеческого организма - от первого деления оплодотворенной яйцеклетки до смерти. Например, возрастные особенности поведения и телосложения, таланты и слабости, внешняя привлекательность и способность к обучению, родительские инстинкты и иммунитет. Пусть читатель продолжит. При этом не следует преувеличивать роль воспитания и образования и забывать о том, что у человека и шимпанзе генетическая информация идентична на 98%, и о том, что некоторые формы слабоумия вызываются единственным дефектом единственного гена.
Наконец, третья точка зрения – назовем ее условно «религиозной». Философско-исторический журнал «Русское самосознание», Выпуск 5, 2001 г.:
Если бы наши читатели знали, что такое "информация", то мне достаточно было бы одного прилагательного в названии статьи. Однако понятие "информация" при всей своей модности является весьма сложным. Информация как атрибут духа сопротивляется укладке в прокрустово ложе антирелигиозной кибернетики. Напомню, что понятие "энергия" (с греческого переводится как "действие") было сначала в религии (см. термин "нетварная энергия"), но оказалось поглощённым физикой после открытия закона сохранения количества энергии (конечно, тварной энергии). Аналогично хотели поступить и с информацией, отождествляя её с антиэнтропией из второго начала термодинамики, рассматривая наш мир как изолированную систему. Но ни статистическая теория связи, ни кибернетика не смогли, используя материалистическую философию, дать ответы на вопросы: "что такое информация?", "что такое сигнал?".
Казалось бы, религиозно-научные основы теории познания делали её наиболее близкой русскому самосознанию, но кроме А.А. Ухтомского, изучавшего теорию познания в московской духовной академии (1894 – 1898), который, став физиологом, открыл принцип работы нервной системы, русские философы начала ХХ в.
вместо развития теории познания бросились в богоискательство, софиологию и т. п.
При слове "энергия" вы вспоминаете о силе ядерной энергии, об атомных бомбах. Против них слово "информация" звучит нежно, говоря о чём-то полезном или не очень вредном типа бразильских сериалов по телевидению. Вот это и есть признак того, что советское общество и его наука не были готовы к приходу века информации. За это мы должны благодарить узколобых партократов, да их комсомольских прихвостней. Это они, занимая руководящие посты в правительстве и академии наук, опустили русскую философию до уровня кибернетических роботов, задушив идеи А.А. Ухтомского по теории познания с помощью кибернетики. Это они, имея преимущество в освоении космоса, благодаря таланту русского учёного С.П. Королёва, не смогли осознать, что требование новой информационной технологии на борту спутника, является не блажью учёных, а дыханием надвигающегося века информации. Фатальным для судьбы страны оказалось непонимание Академией наук СССР того факта, что кибернетика не является той наукой об информации, которую требует жизнь. Сколько не переименовывай факультетов вузов в кибернетические (эти вывески висят до сих пор) – это не улучшит понимание сущности и силы информации.
Н. Винер хотел, чтобы широкие слои общества обратили внимание на аналогию связи в человеке и животном с одной стороны и связью в машинах с другой, чего он и добился с помощью издания книги «Кибернетика…», быстро вошедшей в моду. Идеи кибернетики не только находились в противоречии с религией, но и с идеями, изложенными в книгах Пуанкаре и Ухтомского. Трудно представить, что Н. Винер не читал А. Пуанкаре, но, конечно, он мог не знать принципа Ухтомского. Однако его консультант мексиканский физиолог А. Розенблют обязан был знать работу А.А. Ухтомского, опубликованную за четверть века до выхода книги Винера , против идеи которой он выступал вместе с Н. Винером. Незнание работ Пуанкаре и Ухтомского определило ущербность определения сигнала и информации в кибернетике, оторванной от теории познания.
Без учёта души и подсознания ни о какой полной системе связи в человеке и животном не может быть и речи. Антирелигиозность идеи о том, что человек способен сотворить робота, превосходящего творение Бога, очевидна. Советские философы по своей дурости не разглядели поначалу антирелигиозную сущность кибернетики и выступили против неё, но очень быстро поняли свою ошибку и стали внедрять её со свойственной им энергией. Очень быстро философская система кибернетики превратилась в нового идола советской интеллигенции. Винеризм придал материалистической теории познания (теории отражения) второе дыхание, спекулируя на использовании понятий о сигнале и информации, которые она трактовала как атрибуты материи. Кибернетика увела развитие теории связи ещё больше в сторону от идей теории познания Пуанкаре-Ухтомского.
…Есть только христианские ценности. Вера в науку не может стать новой религией, ибо наука есть движение, которое, может быть и приносит пользу, но только лишь в том случае, если мы не забываем, откуда и как мы добываем информацию. А черпаем мы информацию, как показывает теория познания, из невидимого мира сущности вещей, благодаря божественному свету, проникающему в душу человека через информационную границу, в результате чего рождается сигнал. Конечно, душа и тело участвуют совместно в познании, но это не может служить основанием для отрицания существования души только потому, что её нельзя пощупать как тело. Аналогично нельзя сводить сигнал только к атрибуту материи (физическому процессу), отвергая атрибут духа (или души). В отличие от искусства, где духовность представлена сильно, в науке, в физике действует до сих пор запрет на обращение к духу при изучении физических явлений. "Где вы видите среди физических величин и понятий атрибут духа?" – спрашивают материалисты. Я увидел его в триаде – форма, информация и цель, т.е. в понятии "информация". Основным понятием физики была энергия, но не думаю, что она сможет обойтись без информации. Информация всегда незримо присутствовала в физике и во всех науках.Пора уже сделать её зримой. Холодная информационная война потребовала этого особенно явно. Нельзя было понять существо холодной войны в рамках материалистической трактовки информации из кибернетики. Невольно пришлось обращаться к душе и её атрибутам, т.е. к религии.
Какой вариант наиболее близок читателю – судить ему самому.
